– Я за земляникой, – тут же заявила я, надеясь, что сестра не увяжется за мной на тайную полянку.

– Хорошо, – не стала возражать она. – Я еще тут не все собрала.

Идти была недалеко, пройдя поваленную ветром сосну, в корнях которой мы часто играли, я повернула к старому дубу. За ним пробралась через небольшой колючий чапыжник и вышла на солнечную лужайку.

Земляника была тут отменной: круглой, краснобокой. Она так и просилась в рот, но я не поддавалась соблазну, складывая все ягодки в лукошко.

Недалеко, у себя за спиной, я слышала чьи-то шаги, но не оборачивалась на них, уверенная, что это Элла бродит в поисках ягодных мест. Я же была так увлечена процессом, что не хотела отвлекаться ни на что.

Вскоре лукошко было полно. Я поднялась с корточек, разминая, затекшие от долгого сидения, ноги. Какая чудесная полянка! Уже и места нет, а ягоды все не кончаются. Надо все-таки позвать сюда сестру, не хорошо скрывать от нее такое местечко.

– Элла! Я собрала целое лукошко, – с гордостью в голосе крикнула я, уверенная, что она где-нибудь поблизости. Далеко мы никогда не уходили.

Прислушалась, в ожидании ответа, но его не последовало.

– Элла! – снова крикнула я, уже громче. Слова эхом пронеслись над деревьями. Дикая птица недовольно ухнула, ругаясь на нарушение лесной тишины.

Неужели сестра раньше наполнила свое лукошко и побежала за вторым. Насовсем она бы без меня не ушла.

Я прошла вдоль кромки леса, зовя сестру, и заглядывая в наши любимые места. Но не в малиннике, не в черничнике ее не оказалась.

– Я закончила, – громко сказала я, заходя на кухню и ставя лукошко при входе. – Столько ароматной земляники собрала!

– Умничка, – похвалила мама на секунду отвлекаясь от создания аккуратных стежков. Она всегда работала за большим кухонным столом, у окна.

– Красивое платье получится, – заявила я, разглядывая нежно зеленую ткань в мелкий белый цветочек у нее на коленях. Мама лишь улыбнулась, не отводя взгляда от иглы. – А где Элла?

Этот вопрос заставил ее вздрогнуть и отложить работу.

– Я думала, она с тобой.

– Мы разошлись по разным полянкам, но, когда я закончила, ее нигде не было. Я решила, что она вернулась домой.

– Элла! – Мама поднялась с табуретки, жалобно скрипнувшей от ее резких действий.

Мы заглянули в нашу спальню и ванную комнату, пробежали по двору. Сестры нигде не было.

– Пошли в лес, – сказала мама, надевая ботинки, – покажешь, где видела ее в последний раз.

Я испуганно кивнула, глядя в расширенные от ужаса глаза родительницы, только сейчас начиная осознавать, что могло произойти что-то страшное.

Лес никогда не ассоциировался у меня с опасностью. Чужаков тут не было, так как дорога в Эрадон тянулась чуть дальше, дикие звери к домам не выходили, а чтобы заблудится надо было постараться. Мы уже с четырех лет знали каждую тропинку, правда неглубоко, вдоль лесной кромки. В чащу соваться было опасно, там вековые деревья стояли плотно, ветвями переплетаясь над головой, а солнечный свет даже в ясный полдень не касался земли. Но Элла туда бы не пошла.

– Вот тут я видела ее в последний раз, – я указала маме на малинник.

– Когда это было? – я закусила нижнюю губу, пытаясь сообразить. Время я чувствовала плохо.

– Мы с самого утра сюда пришли, я пособирала тут ягоды немного. А потом на полянку за земляникой ушла, а Элла осталась.

– Так это было три часа назад. Ты что больше ее не видела? – я задумалась.

– Кажется нет. Шаги только чьи-то слышала у себя за спиной. – Мама подлетела ко мне и с силой принялась трясти за плечи. – Ну же вспоминай, чьи это были шаги.

– Не знаю, – от боли и отчаяния на глаза выступили слезы. Ее пальцы с силой впились в мои руки. – Эллы, наверное. – Она резко отпустила меня, отступая.

– Веди туда, где шаги слышала.

Я, всхлипнув, кивнула и направилась к моей тайной полянке. По дороге мы продолжили громко звать сестру. Но ответом был лишь шорох листьев на ветру.

– Вот тут, – я указала на чапыжник, – я там, за кустами, землянику собирала. А тут кто-то прошел, я слышала треск сухих веток под ногами.

Мама растеряно осмотрелась и снова громко выкрикнула имя дочери.

Дальше все было как в тумане, словно в замкнутом круге, мы снова и снова бегали между домом и, нашими любимыми с сестрой, ягодными полянками.

К вечеру, когда солнце уже стало клониться к закату, к нам присоединились неравнодушные соседи. Лес наполнился непривычными звуками: чужими шорохами, раскатистыми возгласами и осуждающим шепотом. Недоглядела.

Я не понимала, кого больше осуждают соседи, меня или мать. Я тогда еще вообще не до конца осознавала весь ужас происходящего. Просто терпеливо ждала, когда Элла с привычным для нее азартом в глазах, выскочит из-из какого-нибудь дерева, и все закончится.

Но это не закончилось. Ни тогда, когда на небе появились первые звезды, ни утром, когда мы снова отправились прочесывать лес, заходя все глубже и глубже.

Кто-то из смельчаков даже не побоялся пробраться в глушь, но и оттуда вернулись с печальными глазами, лишь отрицательно покачав головой.

Энтузиазм соседей к поискам иссяк через седмицу, и тогда же пришло мое понимание, что Элла не появится. Не придумает новую игру, не рассмеется во весь голос над моей неуклюжей шуткой, не ляжет перед сном в соседнюю кровать. Она просто исчезла.

Это осознание принесло нестерпимую боль в груди, которая частенько напоминает о себе даже сейчас, спустя пятнадцать зим.

Нет, мама не сдавалась полгода, продолжая верить, когда все уже давно простились с Эллой. Был и приглашенный из Эрадона законник, своих-то в нашей деревушке не водилось. И попытка обратиться к магам, но те нас даже на порог не пустили.

Я помню глаза одного, которого мама подкараулила на столичной ярмарке, он наградил нас таким уничижительным взглядом, будто грязь на его ботинках вдруг осмелилась к нему обратиться.

Законник же, напротив, говорить не отказывался. Выслушав наши истории, он долго и монотонно выговаривал маме о ее безрассудстве.

– Где же это видано, чтобы семилетних детей одних отправлять гулять в лес. Это же верх опрометчивости. Вот моя десятилетняя дочь ногой из дома не ступит без нянек.

Даже я понимала, что это не то, что нужно говорить родительнице в подобной ситуации. Мамины глаза тускнели, плечи съёживались, а руки начинали подрагивать.

– Какие няньки? – хотелось выкрикнуть мне неприятному тощему законнику прямо в лицо. – Нам едва на еду хватает.

Но, конечно же, не осмелилась, промолчала, слушая дальше его монотонный бред о правильном воспитании. Про мою вину он тоже не забыл упомянуть. Да я и сама ее чувствовала. Не затей я это дурацкое негласное соревнование, будь я тогда рядом, все бы случилось по-другому.

Искал ли законник Эллу? Сомневаюсь. По крайней мере, больше мы его не видели.

Я выскользнула из мыслей, с трудом разрывая кокон неприятных воспоминаний. Огонь разгорелся, приятно потрескивая в печи, но теплее не стало. Ветер, продолжая свою песню, выдувал жар, не давая ему коснуться моей кожи.

Я тяжело вздохнула, ветренные осенние ночи хуже всего. Даже зимой будет проще. О том, чтобы починить крышу, не приходилось даже мечтать. Сейчас я откладывала деньги на новую поленницу, которая поможет протянуть до весны.

Укрывшись с головой всем, что нашлось на кровати, я провалилась в сон.

Утро незаметно прокралось в мой дом, освещая кухню желто-розовыми лучами солнца. В холодные сезоны, я всегда спала тут, поближе к печи, чтобы не отапливать спальни.

Ночные страхи и переживания растаяли с рассветом. За столько зим я уже научилась не замечать их, гнать, да запихивать в самый дальний уголок своей души. Прошлого не изменишь, а мне надо жить дальше.

Кочергой я аккуратно достала угли из печи и переложила их в основание плиты, щедро поливая розжигом. Чиркнув спичкой, я наблюдала, как бока черных головешек покрываются оранжевым свечением. Железная поверхность плиты начала медленно нагреваться от их жара.